|
Аллегорическое представление III Интернационала. Палехская миниатюра, Иван Голиков, 1927 г.
Начну с антипода «обыкновенного коммунизма» т.н. «обыкновенного фашизма». Ведь для проницательного читателя не укроется, что заглавие своей статьи я почерпнул из названия замечательного фильма нашего знаменитого кинорежиссера Михаила Ромма.
В чем состоит «обыкновенность» фашизма? В психологии, поведении граждан и общественных процессах, обусловленных требованиями господствующей идеологии. В такой ипостаси фашизм перестает быть ходячей карикатурой или воплощением исчадия ада, как это происходит в пропагандистском обличении. Его бесчеловечная природа раскрывается в простых бытовых фактах и событиях.
Главную роль в данном случае играют не политические ярлыки или штампы (типа «бесноватый фюрер»), но психологические характеристики вождей и участников фашистского и нацистского движения, аналитика, подробности. При этом не упускается из внимания то, что фашизм и его специфическая форма нацизм, использует в своих целях антигуманные инстинкты и побуждения людей, выросших в эксплуататорском обществе.
Помню, с выходом на экран в начале 60-х годов прошлого века фильм «Обыкновенный фашизм» стал объектом широкого общественного обсуждения. Отмечалась, что он как бы стирал грань между документальным и художественным кино. Он пользовался популярностью среди самых неискушенных в политике людей, даже школьников, благодаря личному, если хотите, субъективному взгляду на политический режим, который, как тогда казалось, допускал только тщательно выверенные, объективные, официальные оценки.
Сценаристка Мая Туровская как-то сообщила в выступлении по телевидению, что на Ромма и его коллег, сотрудничавших в создании фильма, оказала большое влияние книга немецкого теоретика и историка кино Зигфрида Кракауэра (1898–1966). Она называется «От Калигари до Гитлера».
Автор книги, в частности, замечает: «...за обозримой историей экономических сдвигов, социальных нужд и политических махинаций бурлит незримая история психологической жизни немецкого народа. Обнажение ее при помощи немецкого кинематографа поможет понять, почему Гитлер шел к власти и почему он ее захватил».
По мнению Кракауэра, даже нацистские военные фильмы, эта чистейшей воды пропагандистская продукция, отражали некоторые особенности национальной психологии. Он считал, что миссия фильма обусловлена его фотографической природой и заключается в отыскивании и фиксации повседневных мелочей.
Обнажение жизни при помощи кинематографа занятие творческое, увлекательное. Но в нем кроется опасность принятия желаемого за действительное, преобладания фантазии над научным исследованием, искажения реальности. Кинематографист как бы впадает в дуализм мышления.
С одной стороны, он рассматривает события истории методом научно-исторического анализа, с другой – он прибегает к ассоциативному, эклектическому, рефлексивному, образному методу мышления. Соблюсти в последнем баланс науки и вымысла нелегко.
Подобный дуализм не чужд Кракауэру и Ромму. Оба они пользуются в оценке нацизма единственным последовательно научным методом – методом марксистско-ленинской диалектики. В то же время их личная, субъективная трактовка национал-социализма нередко расходится с этим методом. Речь идет о субъективном толковании Кракауэра, как теоретика кино и Ромма, как теоретика и творца кинематографической продукции.
Такой дуализм мышления Людвиг Фейербах весьма образно выразил в толковании религии. В своей «Сущности христианства» он сравнивает религию со сном (сновидением) человеческого духа. Но и во сне, по словам немецкого философа, человек находится не на небе, но на земле, только он воспринимает события не в реальном свете необходимости, а в блеске произвола и фантазии.
В основу своей трактовки фашизма Ромм кладет проблему сочетания коллективизма и индивидуализма. Его фильм открывается бытовыми сценами, демонстрирующими многообразие и разнообразие человеческих особей, детей и взрослых. Каждый из них имеет индивидуальный облик и субъективные устремления.
Неискушенному зрителю, может быть, эти сцены казались несколько затянутыми. Он не сразу понимал их связь с содержанием фильма о фашизме даже тогда, когда показ сцен внезапно прерывался демонстрацией фото, на котором солдат вермахта целился из винтовки в мать с ребенком, а затем следовали кадры с изображением печей Освенцима и т.п.
Но в дальнейшем такое понимание связи приходит. Режиссер внедряет в наше сознание понимание того, что фашизм – это уродливая форма коллективизма, нечто вроде казармы, в которую превращает общество злая государственная воля, это насилие над человеческой индивидуальностью, ее интеллектом, свободомыслием и творческим началом.
Спасение от фашизма Ромм усматривает в обогащении индивида знаниями, развивающими его интеллект и культуру, выработке в нем критического сознания и самосознания, в обеспечении интеллигенции ведущей роли в жизни общества и государства.
Любопытно отметить реакцию официальных СМИ и советской общественности на вышеприведенные идейные установки. Ортодоксальные марксисты-ленинцы, к которым, грешным делом, я отношу до сих пор и себя, ощутили в позиции Ромма некоторую уступку т. н. «буржуазному объективизму», ведущую к размыванию четкого классового подхода в оценке общественных событий и явлений, к погружению в мутный омут словоблудия и эклектики.
Помню, мне показалась глубокой и обоснованной претензия к фильму одного советского политолога (имени его не запомнил), который полагал, что авторы фильма недостаточно рельефно показали антикоммунистическую природу фашизма. Может быть, этого политолога, как и меня, покоробило стремление грошовых оппозиционеров, диссидентствующих интеллектуалов, некоторых «шестидесятников» проводить параллели между советским коллективным строем и нацизмом.
Лично я не причислял Ромма к интеллектуальным мещанам. Меня восхищал его фильм «Тринадцать», который в свое время вдохновлял испанских коммунистов и республиканцев на борьбу с фашизмом Франко. А такие ленты как «Секретная миссия», «Девять дней одного года»! Они позволяли усомниться в твердых коммунистических убеждениях режиссера даже меньше, чем его фильмы «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Но все же «Обыкновенный фашизм» оставлял впечатление некоторой примитивизации коллективизма.
Ведь индивидуализм, абсолютизация личности, тоже могут быть сведены к примитиву. Например, если трактовать их как выражение социал-дарвинизма, который является неотъемлемым свойством буржуазного рыночного общества в благоприятных условиях и не чужд мнимо «коллективистскому» фашизму.
Социал-дарвинизм не тождественен капиталистической конкуренции, но является ее крайним выражением. Фашизм не тождественен капитализму, но является его крайним выражением. Интеллигентные люди понимали пагубность абсолютизации индивидуализма и эгоизма. Возьмем, к примеру, т.н. «гражданское общество», состоящее в сознании буржуа и бюргеров из сонма «независимых» личностей, которые противостоят государству. Еще молодой и радикальный К. Маркс писал:
«Именно рабство гражданского общества выглядит снаружи величайшей свободой, представляясь на поверхности полным развитием индивидуальной независимости, причем индивид считает собственной свободой разнузданное движение, не связанное более общественными связями и людьми отчужденных элементов его жизни, таких как собственность, промышленность, религия и т.д., в то время как на самом деле это полное развитие его рабства и бесчеловечности».
Словом, действительно свободный человек совмещает в себе личные и государственные интересы. Обыватель же, не способный подняться до сознания рода, тяготеет к анархическому бунту, умственному и нравственному распутству.
Однако вопрос можно поставить в более мягкой формулировке. Дореволюционная русская интеллигенция была менее озабочена руководящей ролью в обществе. Ее больше волновала судьба подневольного народа, крестьянства по большинству.
Русские интеллектуалы не забывали, конечно, о важной для себя проблеме «свободы личности», но, тем не менее, ставили вопрос о «разумном» эгоизме. Здесь индивидуальность поставлена в определенные рамки. Более того, ее можно считать мостиком к «разумному» коллективизму, чем, собственно, и является «обыкновенный» коммунизм.
Его можно определить как разумное сочетание коллективизма и индивидуализма. Но это первичное, самое поверхностное определение. Если им ограничиться, то, пожалуй, окажутся правы те, кто считают коммунизм утопией и игнорируют сознательно или по неразумению огромный опыт, накопленный марксистско-ленинской наукой и практикой.
Поэтому следует сразу подчеркнуть, что симбиоз коллективизма и индивидуализма – не просто нравственный императив, это еще требование эффективной и справедливой экономики. Ведь экономика движется духом «свободного предпринимательства», подкрепленным мощью государства. Этот союз общего и частного факторов развил и усовершенствовал производительные силы в гигантском масштабе. Трудно найти социальную задачу, решение которой было бы не по силам современной экономике.
Однако в эксплуататорском обществе дух «свободного предпринимательства» претерпевает дурную эволюцию. В отдельном человеке он чаще всего проявляется вначале как творчество и заканчивается болезнью стяжательства. Этим путем идет и весь капитализм.
Он начал борьбой против феодальной знатности и паразитизма как гарантиями благополучия правящего класса, а заканчивает тем же самым, развивая спекулятивный финансовый сектор экономики. В.И. Ленин имел в виду именно эту конечную стадию, когда предлагал поместить толстосумов и плутократов в клетки и показывать их в зверинцах или зоопарках как каких-нибудь австралийских кенгуру.
Американский ученый Джон Гэлбрейт (15.19.1908 – 29.04.2006) опровергает широко распространенный на Западе миф о том, что индивидуальная инициатива является движущей силой капиталистического производства. В своей книге «Экономика невинного обмана» он доказывает, что процесс обуславливающих друг друга кооперации и разделения труда проник в святую святых такого производства – управление частной собственностью. Бюрократия столь же присуща частному бизнесу, как и государству.
На общественном уровне «свободное предпринимательство», основанное на частном присвоении плодов общественного труда, ведет к образованию колоссального социального неравенства между людьми и государствами. Тезис: «потреблено может быть лишь то, что произведено» становится лукавой уловкой, прикрывающей обогащение меньшинства.
Главное же то, что современная экономика, не исключая личную инициативу и изобретательность, работает по законам общественного производства. Производительность труда в нем определяется в наибольшей степени уровнем информационного развития, прогрессом науки и техники, уровнем кооперации и разделения труда в национальном и международном масштабе.
Такое разделение труда доказывает свою экономическую эффективность отнюдь не потому, что общество делится на собственников средств производства и продавцов своей рабочей силы. Собственники отдыхают в Крушевеле, пока им падают из воздуха проценты на капитал, а управление производством и финансами осуществляют их менеджеры. В условиях социализма последние вполне способны работать самостоятельно, получая достойное социальное обеспечение и ориентируясь на общественные нужды.
Что касается изобретательской деятельности, то с ней прекрасно справляются КБ предприятий и учреждений.
Говорят об обезличенном и застойном обществе в случае отсутствия частного предпринимательства. Мол, экономика в этом случае неспособна развиваться из-за утраты стимула личной выгоды. Дескать, без погони за прибылью, экономической и политической конкуренции, а также избирательной гонки жизнь будет уныла и скучна.
Со всем этим можно согласиться, если воспринимать жизнь только в парадигме эксплуататорского общества. Неспособное подняться над социал-дарвинизмом оно рассматривает общественную жизнь под углом зрения естественного отбора, присущего животному миру. Служение обществу и личное удовлетворение от этого оно не признает стимулом.
Интересен в связи с этим отклик пользователя Интернета под ником anamour на фильм «Социализм» французского режиссера «Новой волны» Жана-Люка Годара. В фильме действие разворачивается на круизном теплоходе, на котором собираются московский милиционер, военный преступник неизвестного происхождения, французский философ, американская певица, посол Палестины и бывший двойной агент.
Теплоход – образное воплощение Западной Европы, где социализм мыслится в иллюзорных представлениях европейской социал-демократии.
«Социализм, – пишет пользователь, – это побег. Побег от борьбы за своё существование. Повод отдаться нирване бессмысленного торжества цивилизации, этой оптической иллюзии всеобщего равенства. Всё это очень хорошо смотрится в обёртке знаменитых лозунгов. Социализм отрицает дух, отрицает и душу, потому что его цель — не путь нравственного становления и развития каждого в отдельности, но всего человечества в целом».
И при этом anamour причисляет себя к жертвам духовного порабощения социализмом. «Мы все – социалисты, – заявляет он. – Даже мы, русские, которым путь в Европу пока заказан, УЖЕ на этом огромном корабле. Просто пока мы в трюмах третьего класса, и счастливы всего лишь тем, что можем иногда подняться на прогулочную палубу и поваляться в шезлонге.
Но все мы верим в одного Бога — в светлое будущее Европы. И все мы верим, что пользуемся правами, а не исполняем некие обязанности, что наша награда — свобода, гуманизм и всеобщее счастье».
Владелец ника anamour, видимо, пережил крушение СССР как личную трагедию и под воздействием либеральной пропаганды воспринимает жестокую капиталистическую реальность как норму жизни. Зависимость от борьбы за существование (сама по себе трагедия) стала для него естественным состоянием человека, обреченного жить по законам тайги. Такие понятия как социалистический предприниматель или самопожертвование, вероятно, кажутся ему теперь дикими.
Что же касается людей, вытянувших в капиталистическом обществе «счастливый» лотерейный билет, то рулетка, игра на бирже и финансовые спекуляции, действительно, становятся для них развлечениями. Правда, следует оговориться, что характер развлечений зависит в решающей степени от природы общества. Она же диктует квоты распределения удовольствия.
Вообще, удовлетворение, удовольствие, счастье, любовь, смысл жизни и смерти отдельных людей являются частными вопросами. Доктрины по переустройству общества чаще всего не разрабатывают подробные ответы на эти вопросы, следуя принципу: знание общего избавляет от многих частностей. Но именно эти вопросы и составляют обыкновенный капитализм, фашизм или коммунизм.
В фильме Ю. Райзмана и Е. Габриловича «Коммунист» молодой, малообразованный член партии Василий Губанов в исполнении выдающегося актера Е. Урбанского влюбляется в замужнюю крестьянку. Он спрашивает на партийной ячейке, как смотрит марксизм на эту проблему. Когда ему говорят, что в марксизме по этой проблеме ничего не сказано, Губанов с досадой роняет: – Что это за теория, в которой ничего не говорится о любви!
Но в «обыкновенном» обществе любого типа содержится немало прозаических, хотя и не менее важных проблем. Как быть с деньгами, жильем, мусором, ассенизацией, психами и т.д.? И что означает более гуманное решение этих проблем?
Легко отмахнуться от таких вопросов, сказав, что при коммунизме на общество прольются обильные материальные потоки, значительно превышающие его потребности. Вероятно, искусственный интеллект увеличит производственные возможности, облегчит и придаст творческую составляющую многим видам тяжелого и малоприятного труда. Но вряд ли все это обеспечит всеобщую нирвану, радость и счастье.
Говорят, при коммунизме не понадобятся деньги. Необходимо ли такое допущение? Деньги не так уж плохи, когда они не служат средством финансовых спекуляций. Однако их функции, вероятно, изменятся. В документальном фильме «Завтра» режиссера Сирила Диона и французской актрисы Мелани Лоран один из архитекторов валюты евро Бернард Лиетэр утверждает, что советская банковская система основывалась на тех же принципах, что и система Запада.
Это не совсем так. В СССР банковская система была предназначена для распределения денег среди предприятий и хранения накоплений населения, но не для их заработка путем продажи различных финансовых продуктов и услуг, как на Западе. Соответственно, персонал банков не был мотивирован на перевыполнение плана продаж.
Работа банковских служащих больше напоминала труд чиновников или сотрудников различных надзорных органов, которые следили за правильностью использования денег. Для финансовых спекуляций не было места. Функционирование денег на самых справедливых, демократических принципах защищало социалистическое государство.
Могут возникать иллюзии, будто социализм может победить в борьбе двух миров на финансовом поприще. На это уповает апология т.н. «базового» дохода и комплементарных (то есть, дополнительных) валют.
Сторонники введения в оборот т.н. «комплементарных» валют полагают, что с их помощью можно будет разрешить главное противоречие капитализма в денежном выражении, которое выражается, как известно, в растущем частном присвоении результатов общественного труда.
Да, наличие комплементарных валют подчеркивает порочность капиталистической финансовой системы, препятствующей решению гуманитарных, экологических и социальных проблем человечества. Через эти валюты социализм, как говорится, стучится в дверь.
Но эту дверь вряд ли удастся открыть золотым ключиком в условиях чудовищного разрыва спекулятивного и реального секторов в капиталистической экономике, в условиях отсутствия поддержки государством местных валют, свободных от манипуляций бизнес-структурами.
Короче, коммунизм не разрывает преемственность с прошлыми формами общественного управления и хозяйствования. Он наполняет их новым содержанием. Что касается денег, то, вероятно, повысится роль их функции в качестве международных денег. Да и как не повыситься этой роли, если победа социализма предполагает кардинальные перемены в мировом масштабе.
Адвокаты капитализма нередко потешаются над марксистским выводом о необходимости соответствия общественных отношений степени развитости производительных сил. Мол, марксисты приписывают несоответствие двух составляющих формулы капитализму, в то время как СССР сам пал жертвой такого несоответствия. Еще один прием компрометации коммунизма – обвинения его в недемократичности и использовании насилия.
Однако, насколько корректны подобные обвинения, когда сравниваются системы, одна из которых развилась до предельной степени и клонится к упадку, в то время как другая (социалистическая), которая способна проявить свои преимущества только в том случае, если превзойдет капитализм по охвату планеты, лишь начинает свой путь?
В экстремальных условиях (мировая война, «великая депрессия», революционная и постреволюционная ломка) капитализм и фашизм, а также коммунизм могут быть сравнимы по внешнему признаку – использованию насилия. Но, по сути, последний антипод двух первых.
Фашизм является незаконнорожденным дитя, бастардом капитализма, коммунизм (как, впрочем, и капитализм) – продуктом формационного закона. Можно отрицать этот закон, но тогда история лишается научной основы и отдается на прихоть фантазии и измышлений.
По Марксу, между капитализмом и социализмом пролегает переходный период. И власть в этот период не может быть иной, кроме как диктатурой пролетариата. Из этого, конечно, не следует, что основоположник научного коммунизма был одержим диктаторскими замашками. Любая революция не обходится без диктатуры, а в данном случае речь идет еще об избавлении человечества от вековых предрассудков, связанных со страстью к наживе любыми способами.
Разрабатывая свое учение, как универсальную теорию, Маркс понимал, что мир поделен на национальные государства и идеологии. Сами люди составляют миллионы и миллиарды микрокосмосов, наделенных сугубо индивидуальными интересами и представлениями об экономике, политике, культуре. Отвлечься от этого невозможно. Поэтому, повинуясь естественному закону смены формаций, страны и народы будут приходить к коммунизму самобытными путями.
Переходный период человечества к социализму, а затем и коммунизму не адекватен переходному периоду в национально-государственном масштабе. И дело здесь не только в протяженности во времени. Объявление победы социализма в национальном масштабе вовсе не гарантирует его выживаемость и победу в мире в целом.
Социализм, ограниченный национальными рамками, теряет свое главное преимущество перед капитализмом – движение к универсальной социализации. Что это такое? В самом общем смысле, это как раз устранение зависимости отдельного человека от фактора борьбы за существование, о котором так печется упомянутый выше пользователь Интернета.
Устранение посредством обеспечения социальных гарантий государством. Данный фактор преобразуется в стимулятор мирного сосуществования и сотрудничества членов мирового сообщества в борьбе за выживание планеты и освоение космоса.
Именно при таком допущении решается проблема отчуждения труда, а разница между управленческим и исполнительским трудом не порождает социальное неравенство и антагонизмы в обществе. Теряет смысл тезис об упразднении государства. Оно утрачивает свою классовую ангажированность и превращается в орган регулирования экономического обмена на основе общественной собственности на средства производства, а также национально-культурной жизни.
Мне кажется, что Маркс и Ленин поднимали вопрос об «отмирании» государства из тактических соображений. Они шли навстречу чаяниям людей, жаждущих покончить с насилием и произволом буржуазных государств. Это, однако, не снимает вопроса об эволюции государственного управления по мере продвижения к коммунизму.
Очевидно, процесс общения и сближения народов и государств будет происходить естественным путем и не потребуется нужды в террористах, типа норвежского Брейвика или его аналога австралийца Брентона Тарранта, для защиты «национальных ценностей».
В начале минувшего века, когда мир капитализма сотрясали экономические и военные катаклизмы и рушились полуфеодальные империи, идея универсальной социализации уподоблялась идее «мировой революции». Ее сторонники не без оснований опасались затягивания существования социализма в национальных рамках.
Ведь в этом случае преимущества социализма превращаются в его недостатки. Ограниченные ресурсы такого социалистического государства не могут освободить его граждан от режима борьбы за существование, присущего буржуазному государству. Государство социалистической ориентации вынуждено пользоваться в условиях международного экономического обмена нормами и правилами, чуждыми природе социализма.
К тому же львиная доля расходов такого государства идет на оборонительные цели. Для капиталистических государств военная оснащенность – суровая необходимость. Ибо война является продолжением капиталистической конкуренции. Кроме того, ВПК встроен в экономику как самая выгодная и наименее рискованная сфера частного предпринимательства, где военная продукция сбывается по монопольным ценам в ущерб системе социального обеспечения граждан.
Понятно, что выживание социалистического анклава в таких условиях проблематично, хотя тяга к социализму, по всей видимости, неистребима. Она привела к появлению коммунистических государств вопреки предостережению Маркса о способности социализма удержаться только при условии его победы в одной или нескольких высокоразвитых капиталистических странах.
Однако опыт убедил Ленина и других коммунистических лидеров, что переходный период в отдельно взятой стране социалистической ориентации должен в той или иной степени коррелироваться с переходным периодом в международном масштабе. Отсюда стремление адаптироваться к реальному миру, где преобладает капиталистическая конкуренция. Отсюда НЭП в советской, китайской, вьетнамской, кубинской и даже северокорейской специфике. Так обеспечивается эволюционный путь развития социализма.
Возникает вопрос, разве капитализм не способен привести человечество к всеобщему благосостоянию? На первый взгляд вполне реалистичным выглядит предположение, что Запад постепенно «цивилизует» слаборазвитые и зависимые страны и приводит их к благополучному существованию.
На этой почве строилась концепция «ультраимпериализма» К. Каутского. У Ленина, как известно, состоялась заочная полемика со знаменитым австрийским социал-демократом по вопросу об империализме. Каутский полагал, что высокоразвитый капитализм, ломая через конкуренцию национальные перегородки и слабые экономики, приведет мир к общему технологическому знаменателю. Тогда, мол, мир обновится на социалистических принципах естественным путем.
Ленин, стоявший на платформе идеи победы социализма в отдельно взятой стране, не отрицал способности капитализма к интернационализации экономики, но утверждал, что процесс этот застопориться из-за национальных, социальных и классовых противоречий, преодолеть которые высокоразвитый капитализм не способен. Ленинская концепция оказалась более реалистичной.
Я бы добавил к этому спору замечание в том смысле, что и всей экономической мощи капитализма не хватит, чтобы преобразовать мир даже технологически, не говоря уже о социальном прогрессе. Причина во все той же капиталистической конкуренции, заводящей США и их союзников по НАТО и рыночной стратегии в экономический тупик. Теперь они не желают и не могут создавать витрины капиталистического благоденствия вроде «азиатских драконов» или Финляндии.
Прибалтийские государства, бывшие социалистические страны Восточной Европы прозябают в убожестве. Процветание Польши благодаря целенаправленным инвестициям Евросоюза – миф, основанный на фальшивых данных буржуазной статистики, выводящей среднюю величину доходов богатых и бедных.
Капитализм не может поступиться своим главным принципом – обогащением немногих за счет обирания большинства. В этом состоит основное противоречие капитализма, заключающееся в частном присвоении плодов общественного труда.
Суть сформулированного Лениным закона о неравномерном развитии капитализма состоит в том, что капиталистическая конкуренция выстраивает страны по иерархическому принципу. Международная иерархия является отражением внутренней иерархии буржуазного государства, основывающейся на социальном и экономическом неравенстве.
В результате складывается положение в духе известной теории «трех миров», которое не меняется в течение многих десятилетий. Цитадель мирового капитализма – США исчерпала свои возможности являть пример успешного развития даже в окружении ряда стран первого мира, все больше прибегая к санкциям и военным авантюрам.
Страны второго мира – БРИГС – тщетно пытаются сравняться или обойти первый мир при помощи «догоняющих» технологий. Правда в число этих стран входит коммунистический Китай, но он вынужден пока оставаться в засаде.
Ну а третий мир составляют многочисленные страны Азии, Африки и Латинской Америки, судьбу которых определяет конкуренция стран, более продвинутых по пути научно-технического прогресса и обладающих экономическим и военным преимуществом. Раньше они входили в Движение неприсоединения, представлявшее значительную политическую силу и позволявшее, так сказать, «сосать двух маток» – противостоящие системы.
Однако развал социалистического содружества и роспуск Варшавского договора лишил их возможности использовать «противоречия между социализмом и капитализмом» в свою пользу. Теперь перед ними маячит перспектива либо достижения «светлого будущего» благодаря социалистическому обновлению мира, либо коллективная гибель вместе с отжившим капитализмом.
Говорят, нет ничего практичнее хорошей теории. Я прошелся по некоторым основным положениям марксизма-ленинизма, чтобы показать, что это учение живо и актуально. Оно содержит ответы на все вызовы современности и аргументы для опровержения всех выпадов антикоммунистической пропаганды, включая тезис об устарелости марксизма.
Правы, однако, и те, которые считают, что если бы математические аксиомы задевали интересы людей, они, наверное, были бы опровергнуты. Для преобразования социал-дарвинистского общества не нужно измышлять «новые» социально-экономические доктрины и проекты. Нужна практическая борьба за социализм и коммунизм.
| 
